Самое главное, что вы ничего не рассказываете человеку. Я даже уверен, что этот человек, который облачен в рясу, епитрахиль и у которого наперсный крест, если бы мог, если бы это не было частью его долга, то уклонился бы от того, чтобы выслушивать то, что говорится у аналоя на исповеди, но он не может этого сделать. Вы не говорите человеку, вы собеседуете с Богом, поэтому не надо частить и не следует бояться. Тот, кто стоит рядом с вами в этот момент, призван к тому, чтобы, выслушав вашу исповедь, засвидетельствовать перед Богом ваше покаяние и через разрешительную молитву разорвать рукописание, как говорят древние книги, ваших грехов. Если есть смущение, особенно у людей, приходящих впервые, может быть, стоит то, что особенно стыдно, не сказать, а написать, принести листок с этими словами священнику, чтобы он прочел. Я знаю, что опытные священники во время исповеди не смотрят на исповедника, даже скорее отворачиваются, чтобы человеку было легче говорить.
Мы знаем, что в западных христианских храмах даже существуют исповедальни – комнатки, разделенные перегородками, где исповедующий и исповедник друг друга не видят. Я не думаю, что это уместно, потому что теряется непосредственность общения священника и члена Церкви, но знаю также и то, что человек, исповедующийся от сердца, какие бы ужасные вещи ни сказал, если он говорит их с чувством «Господи, прости», отойдет со счастливым сердцем.
Меня однажды спросили: «Почему у вас в храме, когда люди исповедуются, и вы, священники, и исповедующиеся люди, нередко отходите друг от друга с улыбками?» Потому что таинство совершилось, потому что очевидным образом мир стал на какую-то малую долю чище, в нем стало меньше грязи, и люди приветствуют друг друга улыбкой и радостью от того, что какую-то греховную головешку, пусть и малую, удалось загасить.