ПРОТОИЕРЕЙ АНДРЕЙ ТКАЧЁВ «ЧЕМ ИСПОВЕДЬ ОТЛИЧАЕТСЯ ОТ ПОКАЯНИЯ И КАК УЗНАТЬ СВОИ ГРЕХИ ПЕРЕД ИСПОВЕДЬЮ?»

Андрей Ткачёв (1969)

Чем исповедь отличается от покаяния?

Отношение исповеди к покаянию — это отношение общего к частному. Исповедь — это частное проявление общего. Например, человек покаялся в грехах, но его все еще мучает совесть. Он говорит своему духовнику: «А можно я во все дни жизни своей не буду есть в среду и пятницу не только, скажем, мяса, но и рыбы?»

Священник говорит: «А сможешь?» — «Думаю, смогу». — «Ну, помогай Бог. Пусть тебе этот будет труд ради грехов твоих». А потом человек говорит: «А можно я еще и понедельничать буду за детей своих? Я не воспитывал хорошо детей, а теперь буду держать пост за них в понедельник». Он говорит: «Да, давай. Помогай Бог, постись в понедельник за детей. Это будет твое покаяние, потому что, когда ты был молодым и здоровым, ты был плохим отцом».

Или он скажет: «А можно я буду приносить Вам ежемесячно какую-то часть своей зарплаты, а Вы будете отдавать нуждающимся на приходе? То есть не я сам, чтобы не гордиться, а я Вам отнесу, и Вы отдадите, только анонимно, чтобы не знали, кто». — «Можно». И так далее.

Человек берет на себя какие-то труды ради чего-то. Я знал женщину, ныне покойную, ее Верой звали, Царство Небесное. Она жила с неверующим мужем, и, пока дети не выросли, муж не пускал ее в церковь. У них было четверо или пятеро детей. Муж пил, бил ее и запрещал ходить в церковь, то есть она жила в аду.

Потом сыновья выросли, поставили папу по стойке смирно, не дали ему бить маму, и она почувствовала некую свободу, стала спокойно ходить в церковь. Ей было уже под 60. Дважды в год она ходила пешком в Почаевскую Лавру, 3 дня туда, 3 обратно. Сначала она ходила с группой женщин, потом сказала: «Я стала ходить одна, потому что, пока мы идем по дороге, мы болтаем, празднословим, и паломничество получается ложным. А я иду одна, читаю, молюсь».

Это покаяние. То есть покаянием может быть милостыня, воздержание, пешие паломничества, раздача неимущим всяких вещей, денег и продуктов, чтение священных книг, еще какие-то вещи.

Все это называется покаянием, то есть у меня много грехов, и теперь, чтобы их загладить, я буду делать то-то, то-то, то-то, то-то.

Внутри всего этого есть еще место для исповеди. То есть исповедь — это частный случай, а покаяние — это нечто большее, чем исповедь.

Слезы — это покаяние, какие-то молитвенные труды — это покаяние. То есть покаяние — оно широко охватывает жизнь, оно охватывает всю жизнь.

А исповедь находится внутри покаяния, может быть, даже как некое ядро, какой-то центр покаяния, но отнюдь покаяние не сводится только к одной исповеди, ни в коем случае. Если мы сведем покаяние только к исповеди, то мы и получим тот формализм, который царствует в нашем мире и не дает нам по-настоящему меняться.

Как прийти к покаянию?

Иуда с формальной точки зрения сделал почти все. Он назвал свой грех, признал себя грешником — сделал то, что делает любой кающийся человек. Он сказал: «Я согрешил, предал кровь неповинную», — причем сказал он это в собрании людей. Не один на один с Богом, а людям сказал, и это очень важно.

Иуда объявил себя грешником, виновным в пролитии Христовой крови. Вроде бы чего еще нужно? Мало того, он возвратил деньги, которые взял за свой грех. То есть он был куплен на грех и возвратил незаконную плату. Но оказалось, что этого мало.

Вот, например, ты украл, а потом тебя замучила, загрызла совесть, ты вернул деньги, которые украл, и сказал всем: «Я грешник, я украл деньги». Оказывается, это еще не покаяние. Это очень важные шаги к нему, но там еще чего-то не хватает. Чего же не хватает?

Это были формальные признаки покаявшегося человека, но какого-то последнего шага Иуда не сделал, поэтому его загрызло отчаяние, и он повесился.

Если бы покаяние было настоящим, Иуда дотерпел бы, по крайней мере, одни сутки, до воскресения Христа. Мы не знаем его судьбы, если бы он, в числе прочих, узнал бы о том, что Учитель жив, потому что Христос воскресший говорит: «Рцыте ученикам моим и Петрови».

Почему Христос здесь выделил Петра? Потому что Петру было тяжелее всех. Всем было плохо просто оттого, что Христос умер, Петру же было хуже всех, потому что он еще и предатель, изменник. По своей трусости он отказался от Христа: «Я не знаю Его». Никто больше такого не говорил. Поэтому Господь воскресший и говорит: «Скажите ученикам и Петру, что Я жду их в Галилее».

Если бы Иуда был жив, может быть, было бы сказано: «Скажите ученикам, и Петру, и Иуде, что Я живой». Но Иуде уже нельзя было ничего сказать, потому что Иуда сделал последний шаг. Значит, покаяния, формальных его признаков — назвать грех, признать его, согласиться с тем, что я человек беззаконный, исправить плоды греха, например, вернуть деньги, украденные или взятые за грех — еще мало.

Значит, нужны еще какие-то тонкие, глубокие вещи, которые касаются открытия души перед Богом, и должна прийти сила от Бога человеку. То есть к кающемуся приходит сила жить дальше, а грешник жить не хочет.

По сути, покаяние — это такое антисуицидальное состояние. Если же я останусь жить с тем, с чем я живу, то долго я прожить не смогу.

У совести зубов нет, но она сжевывает человека до смерти. Эта совесть зажует меня до смерти, потому что я дальше так жить не могу, и, чтобы мне не прыгнуть с крыши, я иду каяться.

И когда покаяние совершается, когда оно происходит, то приходит эта сила от Бога. То есть у тебя хватает сил упасть на колени, а Бог дает тебе силы подняться с колен и выпрямиться. У Иуды этого не было, а у Петра это было.

Множество вещей, похожих на покаяние, когда называется грех и происходит осуждение себя с биением в грудь со словами, как у католиков: “Meaculpa, meagratia”, где слово сulpa означает «я виноват, я очень виноват» — это, оказывается, до конца ничего еще не значит. Это значит много, но не до конца.

Поэтому, когда нам предстоит покаяться в своих грехах, мы должны ждать плода покаяния. Слова «плод покаяния» — это слова Иоанна Предтечи. Он говорил людям, приходившим к нему:

«Кто вам внушил бежать от будущего гнева? Сотворите плод, достойный покаяния».

То есть у покаяния должны быть плоды. Это не просто «я раскаялся», а «я поменялся». Как говорит апостол Павел: «Кто воровал — впредь работай своими руками и уделяй неимущим». Вот это плод покаяния, то есть прекращение греха и возмещение прежнего. То есть нужен плод, достойный покаяния. Это очень важная вещь, которая касается каждого кающегося.

Паисий Святогорец говорил:

«Мы сегодня едим постную пищу, но не постимся. Мы читаем духовные книги, но не имеем духовного опыта. На исповеди мы называем свои грехи, но не каемся. Мы знаем наизусть много молитв, но не молимся».

То есть можно все это знать и даже каким-то образом приводить в действие, но это может оказаться не до конца ценным в глазах Божиих. Кто вообще меряет покаяние? Священник, выслушивающий исповедь, человек, приносящий покаяние? Нет. Очевидно, мерило покаяния — это отношение Бога к кающемуся. Ты приносишь Ему покаяние, как молитву, например.

Как можно измерить молитву? Человек говорит: «Я читаю каждый день по 3 акафиста и кладу 85 поклонов». Ну, и что? То есть это ты себе дал цену, назвал какие-то молитвенные труды, которые тебе кажутся очень важными.

«Я никогда не пропускаю утреннее правило». Значит ли это, что ты молишься? Спросите у Бога, молится он или нет. Ты же молишься Богу, Бог и оценит твою молитву. Только Он имеет право оценить твою молитву, поскольку ты молишься Ему.

Сам ты не можешь оценить свою молитву. Ты можешь измерять ее протяжностью текстов, количеством времени, потраченного на молитву, но это будут какие-то второстепенные характеристики. Самая главная характеристика — это то, что Бог скажет о твоих молитвах. А Он скажет: «Я вообще не знаю, по-моему, ты ни разу не молился». Может быть такое? Ты лоб разбивал, а Он скажет: «Не слышал Я тебя».

Есть интересный рассказ о двух монахинях, из которых одна читала по нескольку кафизм в день и вычитывала много Иисусовых молитв, а вторая клала только три земных поклона с молитвой «Боже, прости меня».

Как-то они попали к какому-то светлому человеку, который знал больше, чем все, то, что от Бога. Он сказал монахине, которая клала три поклона: «Мало ты молишься, только три поклона в день», — а другой он сказал: «Ты вообще не молишься».

Как можно оценить покаяние, молитвы? Можно ли в килограммах измерить покаяние, или в джоулях, или в килокалориях? Нет никакой шкалы измерения для покаяния, кроме того, что Он скажет о тебе. А если ты имеешь силу жить дальше, и имеешь ненависть к греху, который раньше совершал, и не желаешь его больше повторять, попадая в ту же ситуацию, в которой раньше грешил, значит, ты покаялся.

Допустим, тебе давали зарплату, и ты не доносил ее до дома, потому что ты по магазинам расшопился и принес домой две оставшиеся копейки и мешок всякой чепухи, которую накупил, значит, ты не умеешь пользоваться деньгами. Ты их зарабатываешь, но тратить не умеешь.

В другой ситуации ты получаешь деньги на руки, уходишь домой, расписываешь их на все необходимое — на коммуналку, на то, на се, значит, ты уже научился пользоваться деньгами, значит, покаяние произошло.

Вот об этом, в общем-то, стоит думать, потому что шептать под епитрахилью одно и то же на исповеди мы горазды, а что дальше? Плод где? Сила где? Радость где? А ведь сколько раз в текстах говорится: «Радуйтесь, грешники».

То есть пришло искупление, беззаконники, радуйтесь. Идите, получайте прощение даром, голодные, ешьте Мой хлеб, кто жаждет, пейте Мою воду даром. Радость от прощения должна сопутствовать покаявшемуся человеку. Если ее нет, значит, ничего нет. Слова есть, отданные деньги есть, а покаяния, может быть, и нет.

Как узнать свои грехи?

Если Вы уже причисляете себя к верующим людям, то наверняка Вас тревожит вопрос исповеди – того, что там говорить. Да и вообще – грех со всеми его ответвлениями Вас наверняка тревожит.

Так вот, превращаться в следопытов и выискивать грех не надо. Существуют своеобразные методические рекомендации с точными перечнями всех грехов. Как есть справочники всех болезней, и они очень объёмные. И один вид этих справочников – их объём, убористость текста, сложность языка и обилие информации могут испугать человека: неужели вот так болеют люди?

Такие же списки можно наколупать и в человеческой душе. А чем более усложняется жизнь и общество, тем больше возникает специфических ответвлений греха – информационные грехи, цивилизационные болезни. И получается дурная бесконечность. Абсолютно дурная, абсолютно бесконечность.

И человек думает: «Ну, в чём же мне каяться?» И получается – либо он вообще ни в чём не виноват, либо уж настолько виноват, что писать это всё надо не на бумажку, а в книжку.

Мне кажется, что это – такая серьёзная запятая на пути всякого христианина и, если к этому неправильно подойти, дальше уж никуда не пойдёшь.

В качестве робкого совета бы рекомендовал людям поменьше читать «расширенных списков грехов с их ответвлениями и модификациями». Чтобы не впасть в такую любовь к чистоте, которая родит у Вас желание жить в барокамере.

Можно любить чистоту, но надо понимать, что любая чистота относительна, и всегда будет какой-то уголочек, где есть какая-то пылинка-соринка. Если же пытаться достичь абсолютной чистоты, то можно заболеть на эту тему.

Как обнаруживается грех? Только при наличии яркого солнечного освещения. Грязь видна только при дневном свете и при ярком солнце. Если светит, например, фонарик или электрическое освещение, ни пыль, ни грязь на полированной поверхности себя не обнаружит.

Грех познаётся не от того, что мы берём книжку и изучаем разные проявления греха в человеческой жизни. Вернее, он может так познаваться, но не будет оплакан, определён как враг. Грех познаётся только под действием благодати. Когда благодать Божия реальным образом коснётся человеческой души – только тогда человек будет читать свою, а не чужую жизнь, как книгу. Тогда на нём исполнится пушкинское слово:

…с отвращением читая жизнь мою, Я трепещу и проклинаю, И горько жалуюсь, и горько слезы лью, Но строк печальных не смываю,

«Не смываю» – в том смысле, что эти строки уже есть, и делать вид, что их не было – глупо.

Так вот, под действием Божественной благодати человек может совершить переоценку своей жизни и прочесть свою книгу как книгу греховных поступков.

И хороших тоже. Ведь человек – не бес. И когда говорят: «В моей жизни всё было – один грех», – то субъективно он говорит правду, но объективно это не так. И, кроме, может быть, Нерона или другого такого же странного упыря и чудовища, человека без добродетелей не бывает.

Поэтому хочется пожелать, чтобы человек был объектом воздействия благодати, и искал её, а не энциклопедических знаний о грехе. Чтобы он искал благодати, которая откроет ему именно его жизнь, а не жизнь другого человека. И тогда станет возможно чтение в книге его жизни тех строк, которые пока ещё не смыты, но которые реально смыть в случае, если прольются благодатные слёзы.

Возникает вопрос, а как эту благодать искать. Но вы, главное, ищите – «ищите и обрящете, стучите и отворят вам, просите и получите». Здесь нужно искать тех, кто умнее тебя, беседовать с ними и усиливаться на покаянную молитву, упражняться в различных добродетелях через силу (потому что все добродетели творятся через силу) – ну, и так далее.

На каком-то этапе Господь встречает человека, даёт ему меру благодати – и тогда происходит познание себя во грехе и познание того, что, собственно, нужно лечить.

Потому что, если, например, блудник распознает в себе сребролюбие и начнёт с ним усиленно бороться, то он может всю жизнь прозаниматься тем, что не самое главное. Ему бы с блудом разобраться. И так далее.

Познание себя возможно только в благодати, а не по справочникам, а благодать реально подаётся, поскольку Бог есть, и Он жив, и Он вступает с нами в общение. Вот такую цель можно поставить человеку для того, чтобы он не блукал справа налево и не искал дополнительной литературы в том вопросе, который до конца в литературе изложен быть не может.

А вопрос познания души в свете Духа Святого не может быть изложено до конца посредством письма. Поэтому не ищите книг – ищите Духа Святого, и в Духе познаете своё окаянство – глубокое и истинное.

Тогда, мне кажется, покаяние будет не бесплодным – оно будет цельным и плодовитым. Чего  желаю всякому христианину.

Как человеку, согрешившему и покаявшемуся, понять, что Господь простил ему грехи?

Здесь есть несколько критериев. Например, говорят так: если при вас возникает осуждающий разговор о каких-то грехах, а вы когда-то в этом тоже были виноваты, но покаялись, и ваше сердце при этом не дергается, как не про вас говорят, значит, вам грех простился.

Представьте себе, например, вы продаете молоко и разбавляете его водой, ну, чтобы больше было, это же нередкий случай. Но вы в этом никогда не каялись. И кто-нибудь при вас скажет: «Слушай, я вчера ходил покупать молоко, пришел домой, а там, ну, вода водой. Никакой совести у людей нет. Совсем потеряли страх Божий».

А ты тоже этим занимался, и у тебя возникает чувство, что это про тебя говорят, ну, прямо про тебя. И тебя охватывает ужас. Представь себе ту же ситуацию, только ты уже по-настоящему покаялся и продаешь настоящее молоко. Опять возникает такой же разговор, и говорят про этот грех при тебе. А у тебя совесть уже спокойная, то есть ты точно знаешь, что это не про тебя говорят. Значит, простил тебя Господь.

Когда ты слышишь о своих прежних грехах, и у тебя совесть дергается, как будто про тебя сейчас сказали, значит, ты не прощен, значит, эти шипы еще остались.

А если тебе о чем-то говорят, а душа не реагирует болезненно на эти слова, это происходит потому, что она в этом уже чувствует себя невиновной.

Например, святой праведный Иоанн Кронштадтский, молитвами которого всякому можно спастись, мог, скажем, запустить кадилом в какого-нибудь нерадивого пономаря, а потом полдня каяться: «Господи, прости меня!»

Неужели отец Иоанн Кронштадтский мог такое делать? Да, он мог что-то подобное отчебучить. Он служил каждый день. Когда он приходил служить, то подходил к престолу, опускался на колени и просил Бога, чтобы Он простил ему все грехи и разрешил служить. Иногда он стоял на коленях у престола минуту, иногда 2, 3, 5, иногда мог стоять 15, 20 минут.

Он не вставал с колен, не приступал к службе до тех пор, пока не чувствовал внутри, что Бог простил его и разрешает ему служить. Он имел личные отношения с Христом, то есть Ты — мой Господь, я — Твой священник. Я перед Тобой согрешил, и я у Тебя прошу прощения. И вот в таком жутком напряжении он жил всю жизнь.

Никакого формализма не было. Было внутреннее чувство — ты прощен, продолжай трудиться. То есть, есть такое внутреннее извещение о том, что Бог тебя простил, и есть внутреннее извещение, что Бог не простил тебя. Хоть ты вроде бы и поисповедался уже в этом, но ты чувствуешь, что что-то не то, и пока еще оно осталось с тобой.

Для того чтобы глубоко каяться, может быть, не стоит ковыряться в своих личных грехах, а стоит обратить свой взор к Иисусу, Который, если бы у меня не было грехов, ко мне бы не приходил. Потому что человек, который не считает себя грешником, как бы говорит Христу…

В каждом храме есть распятие. Подойдите к нему и увидите, что Господь висит на кресте. Можно поговорить с Ним: «Ну, что, висишь?» Ответит: «Вишу». — «А за что висишь, за кого?» — «За всех». — «И за меня?» — «Да за тебя, может быть, в первую очередь».

Ты скажешь: «Нет-нет-нет. Если бы только за меня, то Тебя бы зря распяли. У меня-то грехов нет. Тебя распяли, может быть, за соседа моего или за начальника моего. Вот у них-то действительно грехов много. А я что…» Попробуйте поговорить с Господом, спросите Его, за кого Он распят.

Если мы перестанем возиться со своими грехами, а посмотрим на Того, Кто их искупил, мы можем спросить Его: «Ты за меня тоже страдаешь? Может быть, за меня не надо, может, у меня нет ничего такого большого?» Если у тебя совесть не собачья, ты получишь через совесть ответ: «И за тебя. Да у тебя столько грехов, что как раз это все и нужно. И эти руки пробитые, и на голове венец терновый — это все за тебя. Это все твое».

От самолюбивого, мелочного, пошлого копания в своей душонке стоит обратить взор к Тому, Кто искупил твои грехи. Чтобы понять масштабность своих грехов, не нужно ковыряться в самих этих грехах, нужно понять, Кто за тебя распялся, Кто за тебя заплатил, Кто принес жертву.

«Ты должник, Я долг твой заплатил. Ты был проклят, Я проклятие твое с тебя снял и на Себя взял, ведь «проклят всяк, висяй на древе», то есть клятву твою повесил на Себя. Ты был далеко, Я тебя приблизил. Ты потерялся, Я тебя нашел. Ты был грязным, Я очистил тебя. Вот это все за тебя».

Ну, и надо, чтобы человек открыл для себя Христа, потому что без Христа это все какое-то баловство и несерьезность. Мы, опять-таки, концентрируемся на себе, на самолюбивом, эгоистичном перебирании своих грехов. Знаете, как Золушке насыпали мешок гречки и мешок гороха, перемешали все вместе, вот разбирай. И она сидит и разбирает.

Всю жизнь можно разбираться в этих грехах: там не так подумал, там не так сказал, там юбка была короткая, там бутерброд был слишком с маслом.

Хватит про себя думать! Сколько можно про себя думать? Эгоисты! Самолюбы! Безумцы! Сколько можно ковыряться в своих гадостях, этих всех мелочах и крупностях? Посмотрите, что было с Ним, ради чего Он сошел с небес на землю, за что Его били палкой по голове, кулаками по челюсти.

Так что, конечно, вопрос этот тонкий, и он касается личных, неформальных отношений с Иисусом Христом. А не так, что на исповеди был, батюшка молитву почитал, и все ушло, и до свидания.

Следовательно, нужно в своей духовной жизни стремиться к тому, чтобы сердце знало, что Господь простил.

Слава Тебе, Господи! Слава Тебе! Получится у нас так или не получится, может быть, мы с вами не такие уж великие богатыри духа, чтобы нам повторить подобного рода высокие вещи, но, по крайней мере, знать об этом надо.

Исповедь: Таинство троих

На исповеди священник именно третий, а не второй и не первый. Неважно, что священника видно, а Христа — нет. Христос — Первый и Главный… Однако понятен страх и стыд любого человека, не желающего выворачивать наизнанку душу перед первым попавшимся священником. Человек хочет быть уверен в том, что будет понят правильно, что его не унизят больше, чем он уже унижен совершенными грехами.

Слово «исповедь» знакомо каждому. Исповедовать — значит открывать, объявлять во всеуслышание. Это действие противоположно тому, которое выражается словом «утаивать». Когда мы причащаемся, мы перед Чашей исповедуем, что Христос — Сын Бога Живого, пришедший в мир грешников спасти. Тут же после этого мы причисляем себя к этим самым грешникам и, даже более того, называем себя первым из них. Таким образом, исповедание Христа неразрывно соединяется с исповедованием себя грешником. Человек, убежденный в своей праведности (отметим: всегда мнимой), не нуждается во Христе, пришедшем взыскать и найти погибшего от грехов человека.

Если исповедовать значит открывать, то исповедовать-ся — значит открывать что-то о себе. Это «что-то» есть наши личные грехи, совершенные вольно и невольно, днем и ночью, в уме и в помышлении. Если в покаянии участвуют двое — приносящий покаяние и принимающий его, т.е. человек и Бог, — то в исповеди принимают участие трое: человек, Бог и слуга Божий. Это наличие третьего является серьезным препятствием для одних и соблазном для других. Многим казалось, что достаточно личной молитвы, прямо и без посредников обращенной к Богу, достаточно личного осознания греха и сожаления о нем.

Мы согласны с тем, что покаяние не ограничивается одной лишь исповедью. Как целожизненный подвиг, покаяние включает в себя и милостыню, и примирение с обидчиками, и воздержание, и борьбу со страстями. Вся жизнь христианина охватывается именем покаяния, ибо имя это переводится как «перемена», и для вечной жизни в Боге нам нужно измениться. Но есть, несомненно, в покаянии место и для исповеди, как есть место для посещения врача в трудном деле лечения.

Нас не смущает в Евангелии то, что великий Предтеча назван «другом Жениха». Он стоял на водоразделе между Ветхим и Новым Заветом. Ему была понятна вся трагедия ветхого мира, и он видел впереди радостное исполнение пророчества об Искупителе. Он протягивал руку ко Христу, одновременно и указывая на Него, и стремясь до Него дотянуться. А другой рукой он вел за собой дрожащую робкую Невесту — Церковь. Он вел ее к Жениху и помогал им встретиться. Когда встреча состоялась, дело Предтечи закончилось. Христу подобало расти, а Иоанну — умаляться. Во всем этом много и любви, и величия, и нежности.

На образ Предтечи нужно смотреть внимательно всякому пастырю, принимающему человеческие исповеди. Пастырь знает людскую жизнь не из книг, но по опыту. Он, так же как и исповедующиеся, человек — «плоть носящий и в мире живущий». Разрушительное и обжигающее действие греха знакомо ему так же, как и любому христианину. Он принимает исповеди не как святой у грешников, а как состраждущий и соболезнующий братьям. Его задача — не мешать Христу прийти к грешнику и помочь грешнику открыть душу перед Христом. На исповеди священник именно третий, а не второй и не первый. Неважно, что священника видно, а Христа — нет. Христос — Первый и Главный. Его голос: придите ко Мне — звучит в душах многих и ведет их на покаяние, где их встречает друг Христов, облеченный благодатной властью вязать и решить. В молитве перед исповедью священник напоминает людям, что здесь незримо стоит Христос, принимающий их исповедание. Напоминает не стыдиться и не бояться, не утаивать своих грехов, чтобы не уйти из лечебницы неисцеленным. И как на знаки Христова присутствия указывает на крест и Евангелие, лежащие на аналое. Склонившись перед ними на колени, как купленный раб или как человек, придавленный тяжестью, исповедник совершает над собою суд. Серафим Саровский говорил: «Суди себя сам, и Господь не осудит». По мере того как человек, бичуемый совестью, преодолевая стыд и страх, открывает свои душевные раны взгляду духовного врача, душа начинает таинственно исцеляться.

По количеству врачей на душу населения наша страна является одним из рекордсменов в мире. Однако случись серьезно заболеть, найти хорошего специалиста — труд немалый и хлопотный. Такова же ситуация и с пастырством. Понятен страх и стыд любого человека, не желающего выворачивать наизнанку душу перед первым попавшимся священником. Человек хочет быть уверен в том, что будет понят правильно, что его не унизят больше, чем он уже унижен совершенными грехами, что он встретит сострадание или хотя бы сочувствие. Серьезность и тонкость этого вопроса ложится тяжелой ответственностью на плечи священника, а невнимательность к этому вопросу заставляет людей откладывать исповедь на многие годы или ехать за тридевять земель к «пастырю доброму».

Рекомендации по поводу того, о чем говорить на и что читать до исповеди, исчисляются сотнями. Мы скажем лишь то, что представляется главным. Бесполезно говорить о мелочах, утаивая большое. Маленькие грехи имеют свойство возвращаться обратно, если корни греха не вырываются. Исповедоваться нужно только о своем. Жена, дети, соседи, начальники на исповеди не вспоминаются. Не вспоминаются также грехи, совершенные кем-то когда-то, даже если они последствиями своими отягощают жизнь целых народов. В грехе цареубийства или в грехе Адама каяться не стоит, стоит разобраться со своей запутанной и испорченной жизнью.

Когда глубоководный батискаф медленно опускается в черную бездну океана, покрытые холодным потом страха люди смотрят на приборы или в иллюминаторы. Время от времени, выхваченные лучом прожектора, им попадаются на глаза такие подводные страшилища, которых ни на одной картине Босха не увидишь. Я говорю это потому, что осознать грехи и осветить покаянием глубину сердца — почти то же, что спуститься на дно океана. Кстати, количество людей, побывавших в космосе, в десятки раз превышает количество людей, опускавшихся на океанское дно. Думаю, что число нисходивших в бездну своего сердца точно так же мало. Большинство наших духовных потуг, связных с исповедью, похожи на стирание пыли влажной тряпкой, хотя сердце человеческое — это не полированный стол, а море великое и пространное: там пресмыкающиеся, которым нет числа, животные малые с большими (Пс. 103:25).

Кто-то измучился каяться в одном и том же и стыдится исповеди, поскольку не исправляется. Кто-то годами не исповедовался, потому что охладел к вере, или осуетился, или обиделся на священника. А кто-то мечтает о первой исповеди, как мечтал Остап о Рио-де-Жанейро. Мечтает долго и бесполезно, без надежды на осуществление, потому что боится сделать последний шаг и склониться перед аналоем. Есть еще много разных состояний относительно исповеди. И лучшее из них — это такое, при котором человек не привыкает к святыне и не утрачивает благоговения, но всем естеством ощущает пользу этого Таинства. Ведь можно всю жизнь питать душу этим контрастом между тоскою раба, стоящего на коленях (в начале исповеди), — и вольным полетом орла, широко раскинувшего крылья (конечно, после).

ИсточникиПравославие.руПравмир